Френк продолжал крепко обнимать его и приговаривать: «Все в порядке, Шон, все в порядке». Потом посмотрел на меня, и я понял, что он хочет убить меня: «Убирайтесь отсюда, вы, проклятая сволочь», – сказал он.

Даже не помню, как вышел оттуда. Я бродил по лагерю, с трудом приходя в себя. И тут я начал осознавать, что не было у меня права, вообще никаких прав делать то, что я сделал. Это было безумством.

Лицо Питера Марлоу исказилось от боли. Я вернулся в театр. Хотел помириться с Шоном. Дверь была заперта, но мне показалось, что он внутри. Я стучал и стучал, но он не отвечал и не открывал дверь. Я рассвирепел и взломал дверь. Мне хотелось извиниться лично перед ним, а не перед его дверью.

Он лежал на кровати. Левое запястье было разрезано и вся комната залита кровью. Я наложил ему жгут и привел старого доктора Кеннеди и Родрика с Френком. Шон выглядел как труп и не издал ни звука все это время, пока Кеннеди зашивал разрез, сделанный ножницами. Когда Кеннеди кончил, Френк спросил меня: «Удовлетворен наконец, ты, чертова сволочь?» Я ничего не мог сказать. Я просто стоял, ненавидя себя. «Убирайся отсюда вон и не показывайся больше», – сказал мне Родрик.

Я собрался уходить, но тут услышал, как Шон зовет меня слабым, едва различимым шепотом. Я повернулся и увидел, что он смотрит на меня совсем не сердито, а так, как будто жалеет меня: «Извини, Питер, – сказал он. – Ты не виноват».

«Боже, Шон, я вовсе не хотел причинить тебе никакого вреда», – ухитрился сказать я.

«Знаю, – прошептал он. – Оставайся, пожалуйста, моим другом».

Потом он посмотрел на Перриша и Родрика и сказал: «Я хотела умереть, но сейчас, – и он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, – я так счастлива, что снова оказалась дома».

Питер Марлоу выглядел опустошенным. По его шее и груди струился пот. Кинг закурил «Куа».

Питер Марлоу беспомощно пожал плечами, потом встал и вышел. На душе было гадко.

Глава 17

– Поторапливайтесь, – подгонял Питер Марлоу зевающих мужчин, которые уныло строились рядом с хижиной. Солнце только показалось на горизонте, а завтрак уже превратился в воспоминание. Его скудность увеличивала раздражительность, а им предстоял долгий рабочий день на аэродроме под жарким солнцем. Если не повезет. Прошел слух, что сегодня одна команда будет послана в дальнюю западную часть аэродрома, где росли кокосовые пальмы. Говорили, нужно спилить три дерева. А верхушечная почка кокосового дерева не только годилась в пищу, но и была очень питательной. Это считалось большим лакомством и называлось «капустой миллионеров». Ведь кокосовому дереву нужно умереть, чтобы получить этот деликатес. Кроме «капусты миллионеров», там наверняка должны быть кокосовые орехи. Более чем достаточно для команды из тридцати человек. Поэтому одинаково нервничала и офицеры и рядовые.

Сержант, ответственный за хижину, подошел к Питеру Марлоу и козырнул.

– Все в сборе, сэр. Двадцать человек, включая меня.

– Кажется, должно быть тридцать.

– Двадцать человек, это все, кто у нас есть. Остальные больны или отправлены в команду на повал леса. Я ничего больше не могу сделать.

– Хорошо. Давайте подтянемся к воротам.

Сержант повел пленных, которые расхлябанно шли вдоль стены тюрьмы, чтобы присоединиться к остальной части аэродромной бригады около западных ворот лагеря. Питер Марлоу сделал знак сержанту. Сержант повел людей к концу построения, где было больше шансов попасть в команду, направляемую за кокосовыми деревьями. Команда Питера Марлоу быстро сообразила что к чему, их не надо было подгонять.

Все они держали в руках рваные рубашки, связанные наподобие мешков. Мешки для жратвы. Они являлись неотъемлемыми спутниками пленных.

Иногда это были рюкзаки установленного образца, иногда чемоданы или плетеные корзины, или сумки, а иной раз просто кусок ткани. Но все пленные тащили тару под добычу, которая могла им попасться. На работах всегда можно что-то украсть. Если не «капуста миллионеров» или кокосовый орех, то добычей могли быть куски плавника, дрова, скорлупа кокосовых орехов, бананы, орехи масличных пальм, съедобные корни, многие виды листьев и даже иногда папайя.

Большинство пленных обуты в сандалии на деревянной подошве или в галоши из автомобильных шин. На некоторых были ботинки с отрезанными носами. Питер Марлоу надел ботинки Мака. Они ему жали, но лучше подходили для трехмильного перехода и работы, чем самодельные сандалии.

Цепочка пленных змеей начала выползать через западные ворота. Каждую группу возглавлял офицер. Впереди шли корейские охранники, позади плелся всего один кореец.

Группа Питера подождала конца колонны, чтобы присоединиться к ней. Они с нетерпением ждали перехода и возможности попасть к кокосовым пальмам. Питер поудобнее пристроил ремень рюкзака и поправил флягу с водой, но не свою, а другую, потому что брать на работу свою было слишком опасно. А вдруг охранник или еще кто-нибудь захочет попить.

Наконец подошло время выступать, и они зашагали к воротам. Проходя мимо караульного помещения, все отдали честь. Стоящий на веранде приземистый японский сержант четко козырнул в ответ. Питер Марлоу назвал количество человек в своей группе охраннику, который сверил эту цифру с общим, уже подсчитанным количеством.

Потом они оказались вне лагеря и зашагали по гудронированной дороге. Она плавно извивалась между холмов и по низинам, проходя через каучуковую плантацию. Каучуковые деревья были неухоженными, на стволах отсутствовали надрезы. «Странно», – подумал Питер Марлоу. Ведь каучук пользовался повышенным спросом и был жизненно необходим для ведения войны.

– Привет, Данкен, – сказал он, когда мимо проходила группа под командованием Данкена. Он зашагал рядом с капитаном, не упуская из вида свою группу, шедшую впереди.

– Замечательно, что мы снова в курсе новостей, – прошептал Данкен.

– Да, – ответил он автоматически. – Если они верны.

– Должен сказать, они действительно слишком хорошие, чтобы быть верными.

Питеру Марлоу нравился Данкен. Это был рыжий маленький шотландец средних лет. Ничто, казалось, не могло расстроить его. У него всегда находилась улыбка и доброе слово. Питер Марлоу почувствовал, что сегодня с ним что-то не так Что же?

Данкен заметил его любопытный взгляд и скорчил гримасу, показав новые искусственные зубы.

– А, вот оно что, – сказал Питер Марлоу. – Я не мог понять, в чем дело.

– Как они смотрятся?

– О, лучше, чем вообще без зубов.

– Точно сказано. А я считал их просто замечательными.

– Не могу привыкнуть к алюминиевым зубам. Они выглядят так неестественно!

– Намучился, пока выдернули мои собственные. Проклятье!

– Слава Богу, мои зубы в порядке. В прошлом году пришлось поставить пломбы. Отвратительное занятие. Вы, наверно, умно сделали, выдрав все свои. Сколько вам пришлось вырвать?

– Восемнадцать, – сердито сказал Данкен. – Как вспомнишь, хочется плеваться кровью. Но они совсем сгнили. Врач говорил что-то о воде, о том, что нужно больше жевать, о рисовой диете и недостатке кальция. Но Бог мой, эти искусственные очень удобны. – Он еще раз по привычке щелкнул зубами, потом продолжил:

– Эти зубные техники так ловко делают их. Такие изобретательные! Конечно, должен признать, не очень приятно сверкать металлом. Но что касается удобства, приятель, я так хорошо себя не чувствовал уже несколько лет, а белые зубы или металлические, это не важно. Всегда зубы доставляли мне неприятности. А вообще с зубами беда!

Впереди колонна пленных отошла на обочину, уступая дорогу автобусу. Это была древняя развалина, пыхтящая, испускающая клубы зловонной гари и рассчитанная на двадцать пять пассажиров. Но сейчас внутри находилось по меньшей мере шестьдесят мужчин, женщин и детей, а снаружи висело еще человек десять, уцепившихся руками и босыми ногами. Крыша автобуса была заставлена клетками с курами, узлами и свернутыми циновками. Когда астматически кашляющий автобус проезжал мимо, туземцы с любопытством смотрели на пленных, а те провожали взглядом клетки с полуживыми курами и молились, чтобы этот чертов автобус развалился или свалился в канаву. Вот тогда они могли бы помочь вытащить его оттуда, позаимствовав при этом с дюжину кур. Но сегодня автобус проехал мимо без происшествий, и ему вслед неслись проклятья.